Низкий поклон ветеранам, что охотно делятся с нами воспоминаниями о Великой Отечественной войне: времени высшего напряжения всех сил народа, и прежде всего его духовных сил. На этот раз радость встречи мы разделили с Антониной Никитичной Кругловой, 1920 г. рождения, старшим поваром медико-санитарного батальона в годы Великой Отечественной Войны.
- Как Вы встретили начало войны?Антонина Никитична Круглова
- Я работала на Химкинском военном авиазаводе № 84 швеёй. Мы шили чехлы на кресла, сложные чехлы. Началась война, и сразу эта профессия исчезла. Стали делать самолеты, подвески для раненых, жёсткие откидные кресла. Никаких излишеств — всё было дёшево и строго. Затем переконструировался завод.
Мы начали упаковку станков и 16 октября 1941 года выехали в Ташкент. 7 ноября приехали, там узбекские песни поют, солнышко светит, никакой бомбёжки. А дорогой нас бомбили, мы вылезали из поезда и прятались… Хотя куда прятаться? Некуда прятаться было. Враг бомбил нас как хотел.
И привезли нас на голое поле… Вот вам завод! В январе только стали приходить ящики с деталями самолетов. Это железо всё тяжёлое, и, когда сваливали, ящики разбивались, всё высыпалось. Пошёл снег, мы ходили, собирали в снегу до единой детальки.
- А как началась фронтовая жизнь?
- Помню, маленькая я была какая-то, худенькая, но быстрая, шустрая. Еды тогда не хватало, хлеба не было. Давали паёк. А у моей сестры трое детей и муж-инвалид. Бывало, приду на ужин, мне оставалось, ну, грамм сто хлеба. Сажусь за стол, и дети ко мне бегут… Вы понимаете? Это было так тяжело!
Наступил 1943 год. Я уже работала на заводе диспетчером. На комсомольском собрании сказали: «Кто пойдёт защищать Родину?» Была, конечно, поднята и моя рука. Нас, 40 девочек, взяли с завода, и мы, в добрый час, поехали… При себе иметь чашку-кружку, пару белья — больше ничего.
В военкомате из строя меня вывели: «Винтовка — 5 кг! Да ещё снаряжение! Да плюс патроны! Она ведь и на дерево не поднимется!»
Так попала я в штаб Средне-Азиатского военного округа, в школу поваров. Окончила курсы на отлично, присвоили мне звание старшего сержанта и назначили старшим поваром медико-санитарного батальона 192 дивизии. Кормила роты врачей, санитаров, автороту, баннопрачечную роту, раненых. Всего около тысячи человек.
В апреле 1943 г. нас отправили на фронт. Калинин, Великие Луки — тут шли сильные бои. Первое время было очень тяжело. Нас бомбили, мы ползали на животе. Голову подымешь: бомба летит, визг страшный раздаётся. А котлы затопишь — дым. Тут же разведка докладывает врагу, и начинают нас бомбить. Однажды зенитный осколок попал мне в часы на руке и сорвал их, — а если б голову?! И потом ещё осколок пролетел, пробил первый кожух кухни… А если б… Знаете, каждая минута — уже жизнь… Так что мне повезло. За всю войну было только лёгкое ранение в руку, в мягкую ткань.
- Расскажите интересную фронтовую историю
Однажды я полумёртвого раненного притащила с поля боя. Подошла — вроде тёплый. Пощупала пульс: редкий, но есть. Думаю: потащу его. У меня два термоса через плечо были. Их вперёд отнесу, потом его. Так, наверное, полдня шла.
Выходили его. И оказалось, что он — близкий друг моего отца и в доме у нас бывал! Ярофеев Василий Павлович. Он главный зоотехник был в округе, а отец мой заведовал молочно-товарной фермой. Я его не сразу узнала, оброс. Вот такое совпадение!
- Было Вам известно о судьбах родных?
За Смоленск шли страшные бои. Он переходил из рук в руки три раза. После освобождения меня за хорошую службу оформили на 10 дней в отпуск. И я отправилась домой, на родину. Мне дали паёк, нагрузили целый вещмешок еды. Приехала на родную станцию Темкино — всё сожжено, одни печки стоят. Куда идти — не знаю. Шла 40 км по солнцу. Иду-иду — речка, иду-иду, написано: «мины». Дошла до сельсовета. Там сказали, что отец и мама где-то под Брянском, но о их судьбе не известно. Жена брата с детьми в селе Дмитровском, что оттуда за 43 км. В родную деревню Басманово идти отговаривали: никого там не осталось. «Если пойдёте, то идите по дороге, никуда не сворачивайте. Там всё заминировано, но мины противотанковые». Ну что мне делать, куда идти? Как это?! Меня отпустили домой, и не побывать в своей деревне?! И я пошла. В горку поднялась, лесом прошла.
Дом наш, конечно, сгорел. Немцы сожгли, потому что отец ушёл в партизаны. Села на лежащее дерево и не могу подняться… Отец заложил большой сад, яблоньки молодые стоят… Рядом сестрин дом. Они перед войной выстроили хороший дом, покрыли под щепу. От удара снаряда крыша приподнялась и перевернулась.
Отпуск свой я провела у братовой жены. Пришла к ней пешком. Она плакала и кричала от радости. У неё были коровы, пчёлы; она такая труженица! Проводила меня, отвезла до Вязьмы. С собой сдобников напекла, мёду дала. Приехала я в часть, мы расстелили палатку, разместились и сразу всё съели, как будто и не привозила ничего. У нас такая жизнь была солдатская, — всё делили, и последнее тоже.
- Как Вы встретили окончание войны?
- 11 апреля 1945 г. был освобождён Кенигсберг. И, кажется, всё горело: и море, и небо, — всё было в пламени. Суда разбиты, мазут весь плавал наверху и горел на море. На это было страшно смотреть.
Повезли на отдых, на косу Пиллау. Это уже было 10 мая. И вдруг — стрельба!.. «Девчонки! Стреляют??!» Мы все выскочили. А солдаты стреляют… вверх! Кричат: «Война кончилась! Война кончилась!» Мы и плакали, и смеялись!
В июне нашей дивизии отдали приказ грузиться. Ну, думаем, едем домой! Мы ехали как победители: по дороге нас встречали цветами! А везли нас на Дальний Восток… Мы ж ещё с Японией воевали. Японцы когда-то у нас отобрали землю. Ну, там быстро наши японцев «уговорили», за один месяц.
3 сентября война закончилась. У меня нет ни дома, ни одежды, ни денег… И с чего же я начала? Купила кувшин, глиняный. Надо в чём-то носить воду, налить молока (смеётся).
Пантелеимоновский благовест, № 2 (129)
