Одиноко брела старушка
Через двор по дороге домой.
А немного поодаль девчушка
Испугалась собаки хромой:
 
Громко всхлипнула, задрожала;
Куклу Машу прижав к груди,
К своей матери подбежала
С криком: «Мамочка, защити!»
 
Мама дочери улыбнулась,
Приголубила, наклонясь.
А старушка вдруг пошатнулась
И осела, за сердце держась.
 
Не внезапность в том крике звонком
Довершила в груди надлом –
Фраза, сказанная ребёнком,
Ей напомнила о былом:
 
Годы молодости беспечной…
Он уверенность ей внушал;
Говорил о любви сердечной,
Но узнав про «живот» – сбежал.
 
«Коль ему не нужна забота,
То и мне», – рассуждала мать.
А внутри незаметный кто-то
О себе ей давал понять:
 
«Это я, это твой ребёнок.
Ты не видишь, но можешь узнать.
Потерпи, наберусь силёнок,
Чтобы вскоре тебя обнять.
 
В эту трудную жизни минуту
Ни отца, ни себя не кори.
Я тебе улыбаться буду
На кроватке в лучах зари.
 
От тебя попрошу лишь ласки –
Пусть хоть изредка, перед сном,
Почитай мне из книжки сказки:
«Теремок» или «Кошкин дом».
 
Не заметишь, как, возрастая,
Я помощником стану тебе.
Я любить тебя, дорогая,
Буду в радости и в беде…»
 
Только голос тот не желала
Слушать девушка: «Точка. Нет!»
И решительно постучала
В час назначенный в кабинет.
 
Ей хотелось «освободиться»…
Дан наркоз, и подходит врач.
Но внезапно сквозь сон девица
Услыхала младенца плач.
 
Что казалось совсем не важным,
То стонало, кричало в груди:
«Нет, не надо!.. Прошу!.. Мне страшно!..
Мама, мамочка, защити!..»
 
В тот ненастный осенний вечер
Дома девушке не спалось:
Больше детской не слышно речи, –
Что-то в сердце оборвалось.
 
После – жизнь, словно третьего сорта.
В одиночестве стала стареть.
А не будь рокового аборта,
Уж могла бы внучат иметь…
 
Но сегодня в одно мгновенье
Вновь обрушилось, словно гром,
То далёкое преступленье,
Что скрывала в себе тайком.
 
Сердобольный народ собрался:
Валидол положили в рот;
Парень вызвать врачей пытался,
Набирая несложный код.
 
Люди, медиков ожидая,
Созерцали, не в силах уйти,
Как несчастная, умирая,
Повторяла: «Прости, прости…»
 
Вдруг разгладились складки кожи,
И покой на лице застыл.
И сказал из толпы прохожий:
«Видно, Кто-то её простил».
 
                                Юрий Вилюгов